– Что тебе сказал охранник? Быстро, сука! Я твою шкуру спасаю тут за бесплатно. Ну? Провода перегорели? Вода где-то перекрыта? Да не молчи!

Из глаз собеседника потекли слезы. Он никак не мог вдохнуть полной грудью, мучил кашель. Внезапно ему стало страшно.

– Ящик…

– Не понял!

– С-с…

– От суки слышу. Говори!

– Да нет… С мороженым. Ящик с мороженым в вестибюле. Продавщицу никак не найдут.

– Возраст продавщицы?

– Да откуда я, на хрен, знаю? – заорал Воронов. Разноголосый шум смолк на мгновение, все повернулись к нему.

Сграбастав Туровского за грудки, он прошептал:

– Ты что, думаешь, она уже здесь? И никто её не остановил, да? А ты не врешь? Здесь же охраны, как в Букингемском дворце.

– У Каюма Сахова тоже была охрана, – холодно напомнил Сергей Павлович, оглядываясь через плечо.

– Лицо Воронова вмиг побелело.

– Каюма… она? О Господи! И она здесь, по мою душу?

«По наши души, – подумал Туровский. – Если только друг детства не шизанулся на старости лет…»

Охранник подошел бесшумно и мягко, несмотря на девяносто килограммов живого веса. «Бывший спецназ, из элиты, – определил. Сергей Павлович. – Пожалуй, дай Воронов команду – и меня в самом деле выставили бы отсюда чисто и относительно бесшумно… Ну, несколько тарелок бы расколошматили… Нет, он не посмеет. Он напуган до смерти. Страшно умирать вот так, на вершине, когда кажется, весь мир у твоих ног…»

– Босс, – почтительно сказал охранник. – Мы нашли мороженщицу.

– Мертвую? – с суеверной обреченностью прошептал тот.

– Почему? Живую, никто её пальцем не тронул.

Гоги Начкебия напряженно и неподвижно смотрел в одну точку. Сорок минут назад их с Колесниковым выгнали (очень вежливо попросили, но это как раз было страшнее всего). Бади Сергиевичу стало хуже. Врач в накрахмаленном белом халате скрылась за дверью, на ходу отдавая непонятные и жуткие распоряжения. Все кончилось – все было решено. Игорь Иванович видел серые от ожидания лица Георгия и Януша Гжельского и ощущал, как последний камешек в мозаике встает на свое место.

– Он мне все рассказал, – тихо проговорил Го-ги. – Вчера.

– Тебе тяжело, – с теплотой сказал поляк. – Может, не стоит сейчас? Подождет…

Но Гоги не слышал. Он говорил, будто во сне, под гипнозом.

– Он лежал дома, на полу… Правая кисть была в крови. Он был в сознании, только не мог двигаться. Я перенес его на кровать. Потом хотел вымыть ему руку, мне почему-то казалось, что это очень важно… А рука целая, без царапины. Это была не его кровь. Гранина.

– Гоги, – предостерегающе сказал Януш.

Тот повернулся к Колесникову и дотронулся до его локтя.

– Отец все время что-то шептал – сначала я решил, что просит доктора. Потом до меня дошло. Он все рассказал – как чуть не замерз на Тибете, на перевале… И как старик учитель спас его и взял к себе. И про Шар…

Он сильнее сжал локоть Колесникова.

– Послушай. Я знаю, что не имею права просить… Тебе причинили столько горя! Но все равно. Отцу осталось жить… Собственно; он уже и не живет. Прошу тебя, пусть он уйдет с миром. Ты и так все знаешь.

А как же Алла, захотелось спросить Колесникову. А Аленка? Он ожидал, что появится злость, собранность… И не ощущал их. Монаха рядом не было – как-то незаметно отстал там, в вестибюле. Барс рыкнул и растворился в темноте под лестницей.

– Твой отец, – медленно проговорил он, – все время был слишком на виду… И это было ошибкой. Вернее, одной из ошибок. Мне буквально подсовывали его под нос, даже показали во всех подробностях его бегство из квартиры Гранина. Пожилой седовласый человек… Фраза проректора на твоем юбилее: «Самый великий подвиг – это подвиг в науке. Ты. Гоги, как потомственный археолог меня поддержишь…» Потомственный, понимаете? Никто, оказывается, и не знал, что у вас династия… Что Бади Сергиевич тоже когда-то был археологом и участвовал в международных экспедициях. Звонок в вашу квартиру, который по ошибке услышал. Гранин. Имя тренера вьетнамской борьбы – я долго пробирался по этой цепочке, а вернее, бегал по кругу: Туровский – Дарья-Богомолка – снова Туровский… И в конце – загадочный Борис Сергеевич (пацаны переиначили). Только одна деталь в общую картину не вписывалась.

Аленка.

Януш видел, как проректор взял телефонную трубку, слышал разговор (кстати, никто и не подумал придать ему значения: мало ли кто ошибся номером!). Никто бы не обратил на него внимания – если бы не убийство.

Теперь вам ясно? Гранин абсолютно ни в чем не был замешан, преступник преследовал единственную цель: напомнить о звонке, соединить его и Бади Сергиевича в единую цепочку… Сделать так, чтобы я увидел с балкона седого сутуловатого старика… История воистину повторяется. Манускрипт, который ты, Гоги, привез с Тибета, дал мне подсказку.

– Наш манускрипт? – удивился Януш, Гоги продолжал оставаться безучастным.

– Древний убийца воспользовался тем же приемом: позволил себя рассмотреть, а потом, изменив приметы на противоположные, спокойно скрылся. Только девочка, тысячу лет назад стиравшая в ручье свою рубашку, помогла раскрыть обман.

Не было никакого седого старика – был лишь человек в седом парике. Шаркающая походка, сутулая спина… Человек показался мне и Янушу, а из проходного двора вышел уже совсем другим.

Георгий поднял глаза и с несмелой надеждой спросил:

– Ты считаешь, отец сам себя оговорил?

– Частично. Бади Сергиевич сказал правду – он действительно в молодости побывал на Тибете и учился у старика Тхыйонга боевым искусствам и Черной магии. Через несколько лет, когда понял, что взять от учителя больше ничего не удастся (Тхыйонг не был магом – все его могущество заключалось в обладании Шаром), он убил старика, украл Шар и привёз его сюда. Он научился превращать людей в зомби…

Марину Свирскую (да были наверняка и другие) взяли из интерната для детей-сирот. Это удобно: никто не будет искать. Соблазнили тем даром, от которого не было сил отказаться – вступление в «Братство», где о тебе заботятся и тебя любят, то есть тем, чего лишили тебя в детстве. Брошенные дети – вполне понятно, они попадались на улочку…

Но Аленка!

До меня только сейчас дошел весь ужас положения: у нее-то есть родители! Отец, мать… Но – каждый занят только собой, хоть и жили под одной крышей. И все равно, заполучив Алену, Жрец страшно рисковал. Он знал, что я не стану сидеть сложа руки. Зачем ему нужна была моя дочь?

А затем, что эта акция не была обычной, рядовой. Она была направлена не против Каюма Сахова (снайпера можно было найти и в другом месте), не против Воронова… А против меня лично.

Кто-то ненавидел меня до такой степени, что в его голове родилась дикая идея – не убить (этого казалось мало), но превратить мою жизнь в кромешный ад. Дать мне понять: Аленка не просто исчезла (опять мало!), но стала чудовищем, машиной для убийства. Зомби. Заставить её убить моего друга – на моих глазах. Какой отец перенесет такое?

Игорь Иванович подошел к Георгию и посмотрел ему в глаза. И ужаснулся, увидев в них черную пустоту – ни страха, ни злости, ни сожаления. Зомби…

– А чего ты ждал? – прошептал Гоги. – Ты всю жизнь был первым.

– Это я-то?

– Ты, ты. Да, у меня был успех. Международные экспедиции, которые я возглавлял, симпозиумы, конференции, ученые звания… Херня это все, дорогой друг. Херня и мишура, детский хоровод вокруг елки. А чего-то настоящего, искры Божьей… Я ведь тебе, дураку, завидовал всю жизнь. Почему тебе – все, а мне – ничего? Почему тебе удалось расшифровать манускрипт, а для меня он так и остался китайской грамотой? Почему ТЫ доказал невиновность этого монаха? Почему он пришел к тебе, а не ко мне? Тебе Шар открыл дорогу во времени… Ты видел своими глазами короля Лангдарму, а я вульгарно занимался любовью с твоей женой, которую терпеть не могу…

– Я думал, ты любишь Аллу, – слегка растерянно проговорил Колесников.

– Когда-то мне казалось, что любил… После института. На меня все показывали пальцем и шептались за спиной. Ты хоть представляешь, что это значит для человека моей национальности? Отвергнутый влюбленный! Персонаж водевиля! Мужчина, которому предпочли… Кого? Жирного очкастого недоноска, мать твою! – Гоги улыбнулся, словно не человек – матерый волк показывал желтые клыки. – Мне хотелось тебя убить. Но когда я случайно узнал, чем занимается мой отец, я понял: вот он, шанс. Я стану Жрецом вместо него. Ему хватит.