– Чего ты хочешь? – тяжело спросил Воронов.

– Я должен ехать туда, – упрямо проговорил Колесников, глядя в пол.

Туровский перечитывал Аленкино письмо – наверное, в пятый раз.

– Ты ничего странного здесь не заметил? Например, какой-нибудь нехарактерной фразы? Может быть, есть отличия в стиле?

– Нет, ничего такого. Нормальное письмо.

– А почерк?

– И почерк похож.

– Надо отдать графологам. Но если окажется, что письмо настоящее, не подделка… Ты понимаешь, что это значит?

– Что?

– Это может означать два варианта. Первый: Алену чем-то опоили, запугали, и так далее… Короче, заставили написать то, что нужно. Второй – она тебя сознательно обманула. Сама. Тебе ясно?

– Да ты что? – выкрикнул Игорь Иванович. – Как тебе в голову могло такое прийти?

– А ну цыц, – без церемоний рявкнул Туровский. – А то я не знаю, как вы цапаетесь с Аллой.

Следить нужно было за дочерью, а не выяснять отношения.

Игорь Иванович сник, и Туровскому стало вдруг стыдно. Он понял: эти слова его друг говорил самому себе десятки раз, перечитывая тайком (Алла ничего не должна знать, ни под каким видом! У неё сердце!) письмо, написанное Алёнкой (или не Алёнкой? Живо предстала перед глазами мертвая девочка, выловленная из реки. Застряла где-то в глубине мозга глупая мысль, Не дававшая покоя: а не нашли ли ей замену? И если действительно так, то по какому критерию искали? Рост, вес, спортивные успехи?). Он механически двинул к себе блокнот и нацарапал: «Проверить, занималась ли Марина спортом. Предположительно – плавание, стрельба, боевые единоборства».

– На Кавказ я тебе ехать запрещаю, – отрезал он. – Тамошних розыскников я озадачу. Они профессионалы, ты будешь только мешать.

– Она моя дочь. Тебе не понять.

– Узнаю, что ты собрался туда, засажу на 72 часа. Под любым предлогом.

– Да почему? – заорал Колесников, сдергивая с носа очки.

– По кочану, – устало ответил Сергей Павлович. – Если то самое, что я подозреваю, то Алёнки на Кавказе давно нет.

– Я сам провожал её на поезд…

– Ей позволили, чтобы ты её проводил. Позволили дать адрес, то есть снабдили легендой. И единственный смысл, который я в этом усматриваю, состоит в том, чтобы дать нам с тобой ложный след. Единственно, чего они не учли, это тебя, – Сергей Павлович взглянул на притихшего Валерку. – Если бы не ты, Аленкины родители спокойно получали бы от неё письма по сей день.

Медленно-медленно с круглого лица Игоря Ивановича сходила краска – в бледности кожи, покрытой синеватыми жилками, в резких морщинах на лбу, в глазах, где мелькнул и застыл самый настоящий черный ужас, обозначилось понимание

– Ты считаешь…

– Не знаю, – нехотя сказал Сергей Павлович, – Может, я дую на воду. А Алёнка спокойно развлекается с хахалем на море… В Пицунде где-нибудь.

– Дай-то Бог, – прошептал Колесников.

Валерка зыркнул на него (ему эта версия явно не понравилась), но тотчас же опустил глаза. Правда: пусть все, что угодно. Только не то самое.

Директор школы-интерната для сирот больше всего походил не на директора интерната, а на пожилого художника (никакой строгости ни в облике, ни во взгляде, ни в голосе – мысль о богеме наводилась длинными седыми волосами, зачесанными назад, свободного покроя вельветовой рубашкой салатного цвета и громадной капитанской трубкой).

– Простите, – улыбнулся он. – Я, наверно, не соответствую по внешности своему месту, да? Вы ожидали увидеть этакого солдафона в галифе и френче…

– Я за последнее время разных повидал, – честно признался Сергей Павлович. – Вы шестой по счету.

– Так чем обязан?

– Скажите, – Туровский осторожно подбирал слова. – Не было ли у вас случаев пропажи воспитанников? Например, за последние года два?

– Ну знаете, – хмыкнул тот. – Кабы были такие случаи, мы бы с вами так вольготно не беседовали. Я все-таки двенадцать лет в своем кресле.

– А легальным путем… Удочерение, родственники нашлись?

– Редко. На моей памяти такое было четыре раза. Из детдомов берут чаще, а тут, понимаете ли, контингент особый. Дети, я бы сказал, в весьма сложном возрасте. А кто конкретно вас интересует?

Несколько секунд Туровский колебался. Потом, остановив дыхание, будто собирался прыгать с вышки в холодную воду, – положил на стол фотографию. Света настоящая в лагере труда и отдыха. Как-то просекли, что на фото – мертвая, хотя изображение сильно подретушировали, интернатовский директор же спокойно прошел мимо, только слегка удивился:

– Да, это наша… Мариночка Свирская, я её хорошо помню. Как раз тот счастливый случай: нашлись родственники. Оформили документы, увезли, если не ошибаюсь, на Урал.

– Что за родственники? – хрипло спросил Туровский.

– Можно найти данные, если вас интересует. Но я вас уверяю, люди вполне приличные, не бомжи, не пьяницы.

– На чем увезли девочку?

– На машине…

– Марка, цвет? – нажал Туровский, чувствуя металлический привкус во рту: след! Уже потерянный, без надежды, что всплывет где-нибудь знакомый запах.

– Ей-Богу, не помню, год с небольшим прошел. Но что-то темное, неприметное. Думаю, ехали издалека, машину так и не успели помыть. А как раз была ранняя весна, начало апреля. Снег только сошел, дороги в грязи.

– Кто они были по документам?

Директор вздохнул, поднимаясь из-за стола.

– Пойдемте, посмотрим записи.

Коридоры были гулки и пусты – шли уроки. Обычные уроки, как в обычной школе. И дети обычные (он заглянул в один из классов: русская литература. Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо?» Никому). Кто слушает учительницу, кто шалит втихомолку, на задней парте с яростью режутся в морской бой… И все равно, на каждом – словно некий отпечаток, даже для самого непонимающего ясно видный. Интернат для сирот (читай: отказников. Хотя бати у всех, само собой, посмертные герои – кто же станет разубеждать?). – Помещение архива, где хранились личные дела воспитанников, было пыльным и маленьким, как подсобка дворника. Директор поморщился, дабы показать гостю, что такое запустение – вовсе не в порядке вещей.

– Оленька, – сказал он какой-то неприметной женщине. – Вы помните, где у нас документы на Марину Свирскую?

– Мариночку? Это ту, которую от нас забрали? Сей момент, поищу.

Она действительно нашла нужную папку «сей момент» и положила её перед Туровским, преданно глядя на своего обожаемого шефа.

Марина была, судя по записям, абсолютно нормальным ребенком, с естественными для её возраста часто меняющимися интересами и запросами. Отметки по всем предметам получала не кругом отличные, но на уровне, и даже физкультуру, как вначале ошибочно предполагал Сергей Павлович, девочка особо не жаловала: пятерки за бег, плавание, игры иногда прореживались редкими красными «неудами» (надо полагать, за несанкционированные пропуски).

Родственники отыскались полтора года назад, в конце марта. Туровский пролистал записи: паспортные данные, номера, серии… Свирская Елена Владимировна, 49 лет, родная сестра Марины, программист филиала банка «Пермьстройкредит», средний заработок… Справка о том, что в силу материального положения может взять на иждивение сестру в возрасте 13,5 лет… Своих детей не имеет… Муж – Азаров Александр Казимирович. Служба безопасности вышеозначенного банка… Средний заработок… Ого! Справка с места работы… В силу материального положения… Справка врачей…

Туровский откинулся на спинку жесткого стула.

– В силу материального положения, – повторил он вслух. – А что они вообще за люди, как вам показались? Как они отнеслись к Марине?

Директор только пожал плечами, а Оленька-мышонок воодушевленно отозвалась:

– Очень приличная пара! Мужчина видный из себя, хотя, по-моему, в нем было что-то нерусское…

– Акцент?

– Нет, говорил чисто, как мы с вами. Я имею в виду внешность. Нос этакий орлиный, знаете, с горбинкой. Но сам он вряд ли с Кавказа, скорее уж его дед или прадед.